engbel
  • 2024
  • 2023
  • 2022
  • 2021
  • 2020
  • 2019
  • 2018
  • 2017
  • 2016
  • 2015
  • 2014
  • 2013
  • 2012
  • 2011
  • 2010
  • 2009
  • 2008
  • 2007
  • 2006
  • 2005
  • 2004
  • 2003
  • 2002
  • 2001
  • 2000
  • 1999
  • 1998
  • 1997
  • 1996
  • 1995
  • 1994
  • 1993
  • 1992
  • 1991
  • 1990
  • 1989
  • 1988
  • 1987
  • 1986
  • 1985
  • 1982
  • 1977
  • 1976
  • 1974
  • 1972
  • 1971
  • 1970
  • 1969
  • 1962
  • 1960
  • 1958
  • 1956
  • 1954
  • 1953
  • 1952
  • 1937
  • 1932
  • 1930
  • 1927
  • 1925
  • 1921
  • 1920
  • 1919
  • 1912
  • 1891

2024

2023

2022

2021

2020

2019

2018

2017

2016

2015

2014

2013

2012

2011

2010

2009

2008

2007

2006

2005

2004

2003

2002

2001

2000

1999

1998

1997

1996

1995

1994

1993

1992

1991

1990

1989

1988

1987

1986

1985

1982

1977

1976

1974

1972

1971

1970

1969

1962

1960

1958

1956

1954

1953

1952

1937

1932

1930

1927

1925

1921

1920

1919

1912

1891

Запретные вершины

Игорь Савченко 2021
Три CD диска с аудио записями

ЗАПРЕТНЫЕ ВЕРШИНЫ

…Снова и снова в зале повторного фильма проходит моя жизнь. Снова молодость и снова те же пожизненно связанные с нею вопросы: «Что было тем рубиконом, отрезавшим пути назад? Где был изъян: в исходном посыле или в способе его реализации? Заблуждался ли народ искренне или позволил себя обольстить, сам в том себе не признаваясь?»

Самая светлая пора моей юности пришлась на предвоенное время – именно к тому периоду обращены все мои «проклятые» вопросы. Приблизиться к ответам на них я вряд ли уже сумею, тем отраднее видеть мне попытки других сделать это. Ещё более внушает надежду, когда эти другие – люди молодые. Представленный на этом диске проект – одна из таких примечательных попыток. Ситуация с этими песнями и маршами по своей противоречивости сходна с моими мучительными вопросами. С одной стороны, именно эта музыка была знаковой частью нашей тогдашней жизни, а значит, и частью общего механизма продвижения страны к пропасти нацизма. С другой стороны, многие из этих песен были написаны за полтора века до обозначенных событий – в период антинаполеоновского освободительного движения и последующей борьбы разрозненных германских земель за объединение, корни некоторых – и в немецком музыкально-поэтическом фольклоре. Героико-патриотическая направленность этой музыки была с успехом использована и позже, иногда для встраивания в текущий контекст лишь переписывались слова. Значит ли это, что в тех песнях изначально скрыта была некая червоточина, на основании чего они, в большинстве своём, вершины музыкального искусства, и находятся по сей день под гласным и негласным запретом? Или дело здесь в чьём-то, а скорее, в нашем общем мотивированном или навязанном нежелании (или опаске) отделить зёрна от плевел? Должны ли мы сознательно отвергать несомненные достоинства произведения, созданного по заказу, либо инициированного духом и настроем всеобщеосуждённого впоследствии режима? Как сбалансированы здесь замысел и ответственность автора-художника и все перипетии последующей жизни его творения? …Перед нами ещё одна возможность задуматься и снять хотя бы часть вопросительных знаков, коими столь обильно оказался испещрён этот мой небольшой текст.

Карл Штюрмер, историк, музыковед

  • -

  • Тексты буклтов:

  • «…Помню, в моей комнате висели белые воздушные гардины, полупрозрачные такие. Однажды, лет в семь-восемь, я проснулась утром, почему-то совсем счастливая. Было воскресенье, и я знала, что мы собирались с мамой и с отцом на прогулку в город, а жили мы тогда в пригороде Ганновера. Дни уже стояли совсем тёплые, и на ночь моё окно оставляли приоткрытым. Так вот, первое, что я увидала, открыв глаза, были те самые гардины и плясавшие сквозь них солнечные лучи, которые падали как раз на моего любимого плюшевого мишку с красным бантом. Дверь в мою комнату была притворена, но из-за неё до меня всё равно доносилась какая-то светлая бравурная песня – такая же, как то солнечное утро. Тогда я уже знала, что так поют солдаты. Я поняла, что это радио – оно стояло у нас в большой комнате на столике у стены, покрытое сверху кружевной салфеткой. Скоро я разобрала голоса мамы и отца. Они уже встали. Так я лежала некоторое время и слушала. Потом почувствовала, что сейчас что-то произойдёт. Слышно было только радио… Сердце моё замирало от предчувствия… И вот дверь тихонько отворилась, и вошла мама, а с нею – в полный голос – и музыка. Гардины вспорхнули, и солнце, вместе с мелодией, залило всю комнату. Мама, солнце, музыка – безотчётному моему счастью не было предела… Песня, что звучала тогда – самая моя любимая и сейчас, с ней я вспоминаю маму, отца и то моё счастье…»

     

    Эрна Нидермайер, Хильдесхайм

     

     

    «…Племянник нашей соседки фрау Райнхольд пел в хоре Вермахта. Имени его я не помню. Фрау Райнхольд очень его любила и гордилась им. Жила она совсем одна, муж её давно умер, а детей у них не было. Почти каждую субботу она пекла очень вкусные булочки, с корицей и маком, и звала нас вечером пить чай. Приходили обычно мы с мамой и братом, отец иногда тоже, если не был слишком уставшим. Радио у фрау Райнхольд, наверное, никогда не выключалось. Когда передавали военные песни, она замолкала на полуслове, прислушивалась и уверяла всех, что различает в общем хоре голос своего ненаглядного племянника. Я не очень ей верила. Но в некоторых песнях, помню, были места, где голоса звучали не совсем слаженно: кто-то вырывался вперед, кто-то запаздывал, и тогда даже я, наверное, смогла бы узнать кого-то знакомого. А ещё было несколько песен, где племянник солировал – вот там не узнать его было бы невозможно – и именно эти песни, конечно, были у фрау Райнхольд самыми любимыми. Одну я помню даже сейчас – там что-то про солнечное утро, цветущий во дворе шиповник и самую красивую девушку в городе… …Племянника я видала лишь несколько раз. Он был всегда занят, куда-то ездил и не мог часто навещать фрау Райнхольд. Она же говорила о нём очень много, всё рассказывала, какой он был в детстве, когда каждую субботу приходил к ней, и что ему тоже очень нравились её булочки…»

     

    Керстин Целлингер, Зигбург

     

     

    «…В тот день в нашем городе устраивался ежегодный легкоатлетический пробег. Принимать участие могли все желающие. У отца был приятель, звали его, кажется, Рольф или Ральф, и он участвовал в забеге. Для города это был целый праздник. Бегуны стартовали на площади у городской ратуши после торжественной речи бургомистра, а финишировали в большом парке на самой окраине, где мы часто гуляли с отцом по выходным. По времени весь пробег занимал часа два-три. На старт мы с папой в тот раз не пошли, а отправились сразу в парк, чтобы встретить Рольфа прямо на финише. По словам отца, Рольф был хорошим бегуном и потому должен был прийти одним из первых. Так мы с отцом и рассчитали. В парке уже было полно народу. Неподалёку от финишной черты размещался большой духовой оркестр, и энергичные марши сменяли друг друга без перерыва. День был ясный, но неожиданно холодный для середины осени. Скоро мы с отцом почувствовали, что начинаем замерзать, к тому же с залива стал подниматься ветер. Хотя первые бегуны уже финишировали, Рольфа всё не было. Мы боялись его пропустить и не отходили далеко от финиша, потому были всё время в самой гуще толпы и музыки. Вскоре, наконец, появился Рольф, он чуть прихрамывал – растянул немного связки, как позже выяснилось – но не сошёл с дистанции. Потом мы большой компанией пошли в пивную, там же, в парке. Тогда отец мне впервые разрешил попробовать пиво. Помню, мне очень понравилось… …Есть несколько моментов в моей жизни, которые встают перед глазами, когда я вспоминаю отца. Тот день – один из них: палевое осеннее небо, солнце у горизонта, хлопающие на прохладном ветру флаги, шумный народ вокруг, медь духового оркестра и весёлый отец среди своих друзей за длинным деревянным столом в жаркой пивной, где так вкусно пахло подкопчёными колбасками…»

    Фолькер Кох, Вильгельмсхафен

Бургхаузен, декабрь 2002
-
публикации о проекте:

«Белорусская газета», 26.05.03, № 19 (386), с.31

У «них» была Великая эпоха

Янка Грыль

Три CD, названные «Forbidden heights»/ «Запретные вершины», -- такова материальная составляющая последнего проекта Игоря Савченко. Автор приобрел известность как фотограф, однако в последние годы главным направлением его деятельности стал синтез искусств – фотографии, литературы, музыки. Отличительная черта творчества Савченко – интенсивный поиск точек соприкосновения различных видов и форм художественности, диалог с прошлым, диалог с культурой – отечественной и немецкой.

Этот диалог начался более 10 лет назад в фотографическом проекте «Мы говорим по-немецки» (1991). С одной стороны, безалаберно-широкий славянский менталитет, стремящийся упорядочить себя самое построением по ранжиру и административным восторгом, только умножающими бесформенность и беспорядок. С другой стороны, «сумрачный германский гений», который за педантичной логикой умозрительных конструкций и безукоризненным строем марширующих батальонов таит тот же духовный хаос. Наши культурные миры навязали друг другу (начиная от Л.Захер-Мазоха, О.Шпенглера, Ф.М.Достоевского) определенные штампы: «они» -- садисты, «мы» -- мазохисты, «они» -- метафизики, «мы» -- богоискатели, «немец обезьяну выдумал», а у нас «до сих пор ружья кирпичом чистят». Последние проекты И.Савченко «Nach Osten. Bewegt, doch nicht zu schnell» и «Искушения Сергеева» тоже с «немецким акцентом». К сожалению, должного резонанса у нас (в отличие от Германии) они не получили: искусствоведы с опаской отнеслись к «литературщине», литературоведы – к «визуальности».

Концепция «Запретных вершин», по признанию автора, оформилась при прослушивании записи концерта Брукнера в Берлинской филармонии 1942 г.: звуковой фон (живые шумы, шорохи, покашливания) навеял проблематику: человек внутри искусства и внутри истории. Собрав и отреставрировав с грамзаписей 30-х гг. 78 немецких походных маршей и военных песен, снабдив CD стилизованными под цвета и образы эпохи вкладышами с цитатами-воспоминаниями современников о том, как и почему воздействовала на души эта музыка, Савченко задал целый веер вопросов, ответы на которые насущно необходимы нашим культурам.

Когда приходит время Большого Стиля тоталитарного искусства? В какой степени шедевры Л.Рифеншталь (или С.Эйзенштейна) ответственны за Аушвиц (или ГУЛАГ)? Чей вердикт весомее – эстетики или истории? Что делать маленькому человеку в эпоху Большого Стиля? Тоталитаризм – это не только страх, это еще и соблазн, и если прошедшие денацификацию немцы освободились от его пут, то мы, так и застрявшие на перепутье соцреализма и китча, еще находимся в его власти.

«За музыку обидно,» -- говорит Савченко, соотнося ее с идеологией. Тоталитарные режимы 30-х интенсивно обменивались эстетическими ноу-хау: нашу «Все выше, и выше, и выше» немцы бесстыдно похитили для «Триумфа воли», но и мы не остались в долгу, сделав из их шлягера «кипучую, могучую» «Москву майскую». И когда в легендарном «Орленке» чувствуешь парафразы из не менее легендарного «Хорста Весселя» («Орленок, орленок идут Batallionen... У власти орлиной орлят Millionen…») или смотришь фото Международной выставки 1937 г., где А.Шпеер «останавливает» победный марш мухинских «Рабочего и колхозницы» выполненным в той же стилистике орлом III Рейха, становится не по себе. «У них» тоже была Великая эпоха – великая, прежде всего, по количеству жертв, до сих пор подсчитываемому всем человечеством.

По признанию художника, «Запретные вершины» «не преследуют ни политических, ни идеологических целей и ни в коей мере не являются ни пропагандой, ни оправданием нацизма. Этот проект есть лишь попытка заглянуть по ту сторону всем известных исторических событий». И взгляд этот во многом тождественен взгляду в зеркало: в фанфарах и расстрельных залпах чужой Великой эпохи мы неизбежно узнаем свою, оставившую нам в наследство мифы о вожде и народе, о тысячелетнем царстве всеобщего благоденствия, о массовом экстатическом единении в маршевых колоннах и лагерных бараках. Проект И.Савченко – не попытка обвинить искусство в соучастии в масштабнейших преступлениях против человечности, а вопрошание искусства и человека: как далеко они готовы пойти во имя идеи, как правило, приводящей к обнесенному колючей проволокой концлагерю. Германии и России их «Великие эпохи» стоили десятилетий национального покаяния и краха имперских амбиций. У нас, в маленькой, но гордой стране, по которой до сих пор воровато бродят призраки тоталитаризма и ксенофобии, этот исторический урок, к сожалению, еще не пройден.

Концепция/ Стилистика/ Резонанс: 5/5/1.

-

Этот художественный проект не преследует ни политических, ни идеологических целей и ни в коей мере не является ни пропагандой, ни оправданием нацизма. Этот проект есть лишь попытка заглянуть по ту сторону всем известных исторических событий.