Текст Адрианы Блидару

После праздников на улицах Нью-Йорка лежат новогодние елки: одни укрыты полиэтиленовыми пакетами, как выброшенные тела, а другие разбросаны туда-сюда, уединены или сложены штабелями. Приятный запах хвойных деревьев смешивается с запахом подземного пара, вырывающегося из люков, и запахом вытекающего на тротуары сока мусора. 300 миллионов лет назад эти деревья создали для себя настолько успешную генетическую структуру, что в итоге пережили динозавров. Как древние существа, хвойные могут жить в среднем сотни лет, а в некоторых случаях даже тысячи лет. Детство и юность дерева длятся в десять раз дольше, чем у нас, а полная продолжительность его жизни как минимум в пять раз больше. Воспринимаемый как защитный и зловещий, лес был местом рождения многих мифов и сказок с доисторических времен до наших дней. Например, священные хвойные рощи использовались в качестве древних дохристианских храмов, человеческие жертвы приносились древесным духам, а люди соединялись с деревьями, как близнецы, в трансцендентном союзе.

В своей выставке «Хвойная преемственность» Юра Шуст подчеркивает искусство смыслообразования и с антропологическим интересом представляет лес как древнюю, чувственную территорию нелинейности. Художник раскрывает множество пересекающихся мифологий и духовных верований, которые были связаны вокруг хвойных лесов различными культурами в поисках связи с божественным. Интерес Шуста к изображению отношений между ритуалом, эскапизмом и современными научными исследованиями начинается с коренных жителей Восточной Европы, точнее с финно-угорских племен. Эхом разносящийся по выставочному пространству звуковой фрагмент: коллаж из множества этнографических источников, рассказывающий историю симбиотических отношений ели и человека. Мы слышим о ритуалах, связанных с грудным молоком, кровью или мертворожденными младенцами, зарытыми под деревьями; мы слышим о деревьях, которые шепчут о будущем, обладают способностью благословлять дом, о деревьях, которые истекают кровью, и о деревьях, которые жаждут, чтобы их люди-близнецы нашли их. Мы также слышим о деревьях, которые благословляют влюбленных, о деревьях, открывающих животы, чтобы рожать через девять месяцев, и о деревьях, которые помогают умершим мирно уйти в загробный мир.

В «Отражает и умножает свет» Шуст переосмысливает древнее осветительное устройство, предназначенное для удержания прожектора. Под ним резервуар для воды, предназначенный для улавливания падающего пламени, увеличивая его яркость, вместо этого заполнен сосновой смолой. Шуст показывает, как природа скользит в повседневную жизнь через новые технические устройства и фольклор, становясь частью самых интимных функций человечества: от рождения до смерти и всего остального между ними. Например, во многих славянских верованиях сосновый огонь ассоциировался со страстью, похотью и деторождением. Точно так же считалось, что отдельные ели населены духами умерших людей. Каждое дерево было сосудом для души, и когда ель потеряла иголки, дух, как говорили, тоже покинул дерево.

Шуст собрал сосновые иголки с выброшенных рождественских елок вокруг Нью-Йорка и разложил их на полу галереи в форме карты, вдохновленной территорией доисторической Европы. Наверху находится смартфон, воспроизводящий видео с огненной белкой, которая бегает вверх и вниз по дереву, с одноименным названием «Хвойная последовательность». Существо, созданное искусственным интеллектом, представляет собой меняющего форму лесного духа, характерного как для славянской, так и для скандинавской мифологии. Этот лесной дух обитает на древе жизни «Иггдрасиль», перемещаясь между мирами.

Древо жизни, символ бессмертия и связующее звено миров, также присутствует в центральной части выставки, Твердеет на поверхности и залечивает рану. Эта большая отдельно стоящая панель, состоящая из двухстороннего ламинированного стекла, держит еловую ветку, пропитанную сосновой смолой. Сильно треснувший с одной стороны, этот кусок отсылает к другому древнему поверью, что в венах хвойных деревьев течет кровь. Ибо если дереву нанести рану, выступит смола. При промышленном сборе смолы дерево разрезают острым лезвием, и каждую неделю эта рана обновляется и расширяется, или открываются новые раны. Пока все иглы не упадут, увековечивает этот процесс, представляя собой два ряда металлических конусов, наполненных затвердевшей, переливающейся смолой, расположенные вертикально на стене галереи подобно застывшему водопаду.

Тишина отсутствия тяжелеет на выставке, и Шуст фиксирует это постепенное исчезновение из мира. Серия абстрактных работ под серийным названием «Ходить, стучать по корням и трясти еловыми лапами» представляет собой сгенерированные ИИ рисунки растительных форм, полученные в результате подачи ИИ текста звукового произведения, эхом отдающегося в пространстве галереи. Затем рисунки были вырезаны на сосновой древесине и засыпаны землей, чтобы подчеркнуть их извилистые формы. Окончательный слой смолы покрывает панели, окаменелые движения композиции.

Шуст размышляет о символике смерти, связанной с соснами, и смотрит на множество дохристианских традиций, сохранившихся благодаря фольклорным и современным верованиям. Гробы, например, до сих пор делают из сосны, ветки вечнозеленых растений используют в надгробных украшениях, а на могилах до сих пор сажают хвойные деревья. Шуст показывает, как в буквальном смысле происходит фитоморфный процесс через смерть, где останки через свою минерализацию начинают воплощать в себе признаки растений, а молекулярная материя вновь поднимается путем перераспределения. Таким образом, хвойное дерево — как символ как смерти, так и возрождения — это древняя истина, уходящая корнями в закономерность биологического взаимодействия.

«Хвойная преемственность» во многих отношениях является напоминанием об этом круговом взаимодействии между системами, но она также показывает, как люди и леса в своей совместной эволюции находились в танце склонности, где смысл проецируется и укрепляется над неизвестным. Несмотря на то, что кажется полезным уроборическим балансом, призрачное присутствие на выставке подразумевает, что эта проекция, исходящая из места страха, всегда будет душить реальность родства.