В июне 2023 года во время пребывания резиденции во Вроцлаве я прогуливалась по местному воскресному рынку и оказалась в окружении натюрмортов с распятиями. Случайно скомпонованные, эти натюрморты выделялись на фоне хаоса блошиного рынка. Они нашли отклик в моих исследованиях коллективной идентичности и стали отправной точкой для создания инсталляции "Рынок".

Изначально "рынок" (ἀγορά / agorá по-гречески), помимо места торговли, функционировал как форум, на котором рассматривались и обсуждались политические и социальные вопросы. От этой двойной функции агоры как торгового и политического места собраний произошли два греческих глагола: ἀγοράζω "я делаю покупки" и ἀγορεύω "я говорю на публике".

Агора - главный символ демократии, которая является одной из самых определяющих ценностных моделей глобального Севера. В своей инсталляции я пытаюсь рассмотреть амбивалентное развитие демократии сегодня с новыми этическими и эстетическими нормами, представленными среди прочих через Интернет, нашу новую агору.

Для христианского мира Иисус Христос является высшим символом Истины. Размноженное и воспроизведенное распятие, выставленное на продажу, принимающее гротескную и китчевую форму, представляет для меня новую реальность, в которой мы живем, где воспроизведение и искажение информации является обычной он-лайн практикой в Интернете, ставших нашим основным полем для информации, презентации, торговли и суда.

Признание этой ситуации не мешает нам ежедневно принимать ее, как и все открытое насилие в виде картин катастроф, военных убийств и пыток, которые мы наблюдаем каждый день.

Энтони Берджесс в своем антиутопическом романе "Заводной апельсин", позже визуализированном Стэнли Кубриком, описывает технику Людовико, которая представляет собой форму аверсивной терапии, при которой пациенту показывали сцены насилия, не позволяя закрыть глаза. Встречая распятия на рынке, я не могла не думать о смерти, пытках и преследованиях, которые не только происходят в результате продолжающихся войн, но и открыто демонстрируются и просматриваются в режиме онлайн; цене жизни и торговле ценностями.

В то же время эти натюрморты напомнили мне беларусские интерьеры, в которых я выросла. В попытках украсить квартиру мои родители обычно собирали "художественную коллекцию", где распятия или иконы соседствовали с декоративными ножами, куклами, репродукциями картин, керамикой, вазами, маленькими статуэтками и другими сувенирами. Пытаясь осмыслить ситуацию в моей родной стране, я возвращаюсь к одному из инсайтов, к которому обращалась в своих предыдущих работах: "Мы никогда не знаем, что в голове у другого человека".

В моем беларусском детстве у нас была общая для всех постсоветских государств игра под названием "Секрет". Чтобы сделать "Секрет", нужно было выкопать в земле небольшую ямку и положить туда сокровища. Это могли быть как найденные предметы, так и мелкие мертвые животные, птицы, насекомые. Чтобы "Секрет" был завершенным, нужно было закрыть ямку прозрачной стеклянной пластиной. Таким образом, "Секрет" оставался в безопасности и в то же время был виден виден остальным.

Интерпретируя эту игру, я размышляю о парадоксальной особенности человеческой природы: желании одновременно делиться и сохранять, раскрывать и прятать. Эта игра для меня играет роль ключа, который раскрывает противостояние между публичным и частным, внешним и внутренним, индивидуальным и групповым. Она также стала метафорой современной Беларуси. В моей инсталляции "Секреты" теряют прозрачность и приобретают кровавый цвет, превращаясь в отражения и свежие могилы.